«Поглядите! Отсюда открывается вся уходящая вдаль перспектива: праздничная гамма красок, блистательная геометрия великолепных, идеально прямых аллей...
<…>
Куда направить путь?
Не станем останавливаться у стрелок-указателей на перекрестках аллей. Пусть нашим «путеводителем» будет сама дорога!.. Как в сказках народных, однако с той лишь существенной разницей, что в наших парках все дороги счастливые: куда бы вы ни пошли — направо, налево или прямо, — вас ждут удача, отдых и радость. Дело только в ваших собственных вкусах и настроениях».

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«Если описанным оврагом выйти на шоссе, можно окинуть взором довольно обширное пространство к западу и северо-западу от реки, и тогда бросится в глаза резкая противоположность между молодыми, создающимися формами самого побережья и зрелыми формами местности…»

_{«Географические экскурсии под Москвой». 1933}

«И здесь же, в этом самом монастырском владении, под тенью деревьев, на белых высоких и складных кроватках ребята из детского сада, расположенного в одном из монастырских корпусов, под надзором опытных нянек принимают воздушные ванны.

Солнечные часы на монастырской стене показывают пять, но еще многое не осмотрено в этом уголке московской старины».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Оголенный песчаный берег с одиноким старым дуплистым дубом и несколькими тополями окаймляет пруд.

Подобрав юбки, «домашние хозяйки» окрестных домов усердно полощут здесь свое белье, а любители уженья рыбы, засучив по колено штаны, бродят вдоль бережка, выискивая в грязи мотылей-червячков для приманки рыбы.

И здесь же, под боком у этой старины, без умолку грохочет котельный завод «Парострой» (б. Бари), где пневматически склепывается котельное железо».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«По зеленым лужайкам, по крутым сыпучим тропинкам бродят группы гуляющих. Кумачевые платки, туго стянувшие подстриженные русые головы, разноцветные тюбетейки на бритых макушках, мускулистые обнаженные торсы, тронутые бронзой загара, голоногие физкультурницы».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Пляшут. Кольцом обступает толпа танцоров. А танцоры стараются. Одни сменяются другими. Молодой красноармеец, туго притоптывая точно чугунными сапогами, наяривает на «венке» русскую. Физкультурница текстильщица неутомима. Широкое молодое лицо неподвижно, почти скучающе, зато ноги откалывают одно коленце замысловатее другого».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Слон — громадный, важный, презрительный. Слон стоит в углу своего просторного сарая. Только и показывает изнывающей от любопытства детворе похожий на серый обомшелый валун, громадный свой круп, где пошевеливается голый хвост. Если, загибая голову и тараща глаза, заглянуть в угол — увидишь, быть может, ухо, напоминающее большой серый лопух, и гибкий хобот, подбирающий с полу раструшенное сено».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Бегемот резв, как пионер. Темно-рыжая вонючая вода ходуном ходит в бассейне, плещет на мокрые стены, и в этой воде мелькает блестящая чугунная спина, тупая морда со свиными глазками.
— Гляди, играет!
— Хо-хо!
— Ну и па-асть!.
Чудище забавляется с круглой, размочаленной зубами дубиной: разевает громадную бледно-розовую, цвета незрелого арбуза, пасть, хватает палку, ныряет с ней, ловит ее снова».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Идут: Замоскворечье, Сокольники, Хамовники, симоновцы, краснопресненцы.
А наверху — на самом верху — дребезжат забитые трамваи, сквозь пыль экспортирующие из Москвы праздного москвича, и в кафе Моссельпрома, над обрывом, бойко стучат на столиках кружки пенящегося пива».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«На воротах, друг против друга, полулюди-полулошади-кентавры. Один с отбитым копытом. Мраморный Аполлон протягивает прекрасную руку посреди буйно заросшего травой двора».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Воздух полон густым пчелиным гудением. Лица задраны вверх. В небе, средь серебряных курчавых облаков, плывут в фигурном полете эскадрильи. Глухо, уверенно, внушительно гудя, они плывут треугольником, крестом, так, как летят журавли, как в сырое весеннее утро, когда в лесных оврагах под синим, осевшим, тяжелым сугробом бормочут ручейки, летят дикие утки. Они перестраиваются в воздухе, кружат.
— Какой ужас! Я не могу смотреть... — стонет басом тучная дама».

_{«Прогулки по Москве». 1928}

«Москва так богата видами, что можно было насчитать до сотни пунктов и в самом городе, и в окрестностях, откуда панорама выходит одинаково привлекательной, хотя и неодинаково обширной.

Взойдете ли вы на любую колокольню, перед вами непременно расстелется яркая и многоцветная картина. Едете ли просто по улице и, не ожидая того, попадаете на спуск с какого-нибудь бульвара — опять снизу и сверху бросается вам в глаза красивая перспектива и тешит ваш взгляд».

_{«Москва в семь дней». 1913}

«Взор ваш теряется в громаде огромного моря зданий. Как морские волны, перед вами переливаются контуры, краски и извивы домов, садов, глав, башен, труб, радио.

Особенное чувство вызывает отсюда Москва у тех, кто видит ее впервые.
<…>

Всмотритесь в город — лежит ли он перед вами, как груда камней и кирпичей, или вы чувствуете затаённое дыхание этой громады?»

_{«Воробьевы горы и их окрестности». 1924}

«В праздничный летний день жизнь Москва-реки оживлена — мелькают лодки, то изящно спортивные, с напряженно «работающими» гребцами, то простые с веселой молодежью; иногда проплывет, пыхтя и гудя, пароходик, оставляя за собой волны...»

_{«Воробьевы горы и их окрестности». 1924}

«Общую картину <…> чаепития под зелеными кущами я решительно отказываюсь описывать. Это надо видеть самому! Чайные столики расставлены так тесно, что мы касаемся ногами и затылками наших соседей и соседок. И при этом ни одного свободного местечка!. Все зараз говорят, спорят, кричат, поют, хохочут; бабы визжат, дети плачут, мужчины весело отругиваются и хлопают под столом пробками. Так как рядом, за плетнем, такой же чайный сад, с такими же чайными бабами в сарафанах, и также сплошь переполненный публикой, то в воздухе стоит такой адский гомон, как на деревенской ярмарке».

_{«Воробьевы горы и их окрестности». 1924}

«Улица и площадь, ведь это — покров общественной жизни, одежда человеческого общежительства. Научиться замечать перемены в этой одежде — значит приобрести один из необходимых навыков. Это — некоторый подход к изучению более скрытых явлений общественной жизни в прошлом и настоящем».

_{«Учебно-исторические экскурсии в Москве». 1918}

«В парковой библиотеке, несмотря на непрекращающееся движение, многие пытаются читать. Некоторые, получив по профкнижке наушники, включили штепсель и слушают радиоконцерт. Внизу, в зале игр, сражаются шахматисты и шашечники...»

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«Сомкнутым строем охраняют ирисы аллею пионов... Но пионы пока еще «молчат». Как молчат и левкои, окаймленные жизнерадостными анютиными глазками и незабудками.

Но вот «заговорили» и они! Запорхали над клумбами бабочки, загудела пчела, потянуло откуда-то теплым, душистым ветром: это расцвели поля левкоев...»

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«По мнению многих москвичей, Сокольники «скромнее, но как-то уютнее»...
Здесь такой же Зеленый театр, те же зеленые лектории и читальни, только все это несколько меньших размеров».

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«Так же, как вы не удивляетесь, когда в советском кинофильме узнаете знакомый сокольнический пейзаж. Или когда советская пьеса (помните арбузовскую «Таню»?) начинается с безмолвного появления на пороге молодой женщины в белой шубке и с лыжами. И, право, еще до всяких слов ясно, что москвичка Таня только что вернулась с лыжной прогулки — оттуда, из наших Сокольников!»

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«Ветерок пробежал по верхушкам старых сосен и лип; в сырой листве завозились, просыпаясь, первые птицы — скоро брызнет из-за темного леса сноп золотых лучей...

Отсюда, из-за зеленых измайловских чащ, поднимается московское солнце. Отсюда, из прохладных росистых аллей лучшего лесопарка столицы, приходит к нам утро нового дня».

_{«Московские парки культуры и отдыха». 1955}

«Но и сказанного достаточно для зрителя, умеющего слушать, как «говорят камни». В летние лунные ночи и в морозные зимние вечера, когда не так назойливо въедаются в глаза поздние доделки и сооружения в Кремле, разве только безнадежно глухой для поэзии человек-кремень не почувствует чар московского Кремля, сказка веков которого столько раз вдохновляла художников слова и кисти».

_{«Старая Москва». 1924}