Июль 1914

1
Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.

Стало солнце немилостью Божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил.
Приходил одноногий прохожий
И один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил.

Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат».

2
Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит.
Над ребятами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,
О дожде тосковала земля:
Красной влагой тепло окропились
Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,
И голос молящего тих:
«Ранят тело твоё пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих».


Утешение

Вестей от него не получишь больше,
Не услышишь ты про него.
В объятой пожарами, скорбной Польше
Не найдёшь могилы его.

Пусть дух твой станет тих и покоен,
Уже не будет потерь:
Он Божьего воинства новый воин,
О нём не грусти теперь.

И плакать грешно, и грешно томиться
В милом, родном дому.
Подумай, ты можешь теперь молиться
Заступнику своему.

Война

Война! Пророки не солгали:
Мы не напрасно долго ждали,
Когда наступит он, когда —
День славы предопределённый,
День, кровью мира обагрённый,
День грозный Божьего суда!

Да будет! С запада и с юга
И на востоке друг на друга
Народы брошены судьбой.
Земля дрожит. Гудят долины.
Несутся рати, как лавины,
На смертный, на последний бой.

Священны бури мировые,
И дивен жребий твой, Россия,
Многострадальная жена!
Как встарь, свой подвиг совершая,
Славян заступница святая —
Ты победишь. Ты призвана.

Да будет! Венгра и тевтона,
Сметут крылатые знамена
Ивановских богатырей!
И ты воспрянешь, Русь... И скоро
От заповедного Босфора
До грани северных морей,

Все озаряя мирной славой,
Соединит орёл двуглавый
Народы братские окрест, —
И загорится, как лампада,
На небе древнем Цареграда
Над куполом Софии — крест.


Болгарам

Болгары! Кровь зовёт к ответу...
Предательства не утаить.
Славяно-русскому завету
Ужель не быть?

Иль всё забыто? И не виден
Со стен Софии Петроград?
И гнёт Стамбула не обиден?
И серб — не брат?

Иль ваша честь врагам послушна?
И крови, пролитой за вас,
Вы устыдились малодушно
В кровавый час?

В кровавый час пылает грозно
России вещая любовь.
Болгары! Братья! Будет поздно.
Отмстится кровь.

Павшим гвардейцам

Я вижу ясно тот жестокий бой,
Треск пулемётов и снарядов вой,
Простреленных знамён столетний шёлк,
Твоих знамен, Конногвардейский полк!

Смерть не страшна и слава впереди.
Самоотверженья огонь в груди.
Лети, молва, чтоб Родине принесть
О брани славной и победе весть!

Сломил героев схватки бурелом,
И ангел смерти осенил крылом,
Но вечности их память предана
И доблестью покрыты имена.


Насильники

Насильники в культурном гриме,
Забывшие и страх, и честь,
Гордитесь зверствами своими,
Но помните, что правда есть.

Топчите, гунны, правду Божью,
Не долго ждать уже суда, —
Он грянет, и позорной ложью
Вы не откупитесь тогда.

Нет, этот вызов неслучаен,
Вопрос решится роковой:
Сражённый в сердце, рухнет Каин,
И Авель меч отбросит свой.


Георгий Победоносец

Идущие с песней в бой,
Без страха — в свинцовый дождь,
Вас Георгий ведёт святой,
Крылатый и мудрый вождь.

Пылающий меч разит
Средь ужаса и огня,
И звонок топот копыт
Его снегового коня.

Он тоже песню поёт,
В ней — слава и торжество.
И те, кто в битве падёт,
Услышат песню его.

Услышат в последний час
Громовый голос побед.
Зрачкам тускнеющих глаз
Блеснет немеркнущий свет!


Бельгийская песенка

Кружевницей я была,
Кружево плела. —
Я над жизнью не мудрила,
Друга милого любила,
Да беда пришла.

Как всегда — встаёт луна,
Тянет с моря ветром свежим…
Только друг убит под Льежем.
Милая страна
Вся разорена.

Ты плыви, луна, над морем…
Как-нибудь управлюсь с горем.
Не сбегу я и не спрячусь, —
Плакать — уж потом наплачусь,
А теперь — вперёд,
Родина зовёт.

Милый, ты меня поймёшь?
Я возьму отцовский нож,
Штуцер вычищу старинный.
До Намюра — путь не длинный, —
Там теперь враги…
Боже, помоги!

Ушедшие

Старые лица серьёзны,
Без крика плачет жена,
На отроках девственно-грозно
Пылает печать: «Война».

Сколько их? сотни, мильоны…
Боже, о Боже мой!
На золоте старой иконы
Увидишь подобный рой…

Такие ровные лица, —
Святые, коль надо пасть…
Над ними небесные птицы,
А снизу — смертная пасть…

Шаги ваши чутко ловит
Сердце, победы моля.
Какие цветы готовит
Политая кровью земля?


Оставшиеся

Остались мы. Премудрость, прости!
Волненье можно ль превозмочь,
Когда в таинственную ночь
Пасхальные приходят гости?

Всю землю, все поля, весь лес
Как будто обошли с свечами,
И трепетом пройдёт меж нами
Далёкий глас: «Христос Воскрес!»

Мы знаем весть о старом чуде
И верим; братьев не возьмёт
Вращающийся пулемёт
И град губительных орудии.

Свеча любви, гори, гори!
Оставшиеся, ждём в притворе,
Пока не заблестят во взоре
Лучи божественной зари.


Герои

Мы всё ещё не привыкли,
Что сделалась смерть проста.
Пуля, копьё ли, штык ли, —
Одинаково рана свята.

Небо, как в праздник, сине, —
А под ним кровавый бой…
Эта барышня — героиня?
В бой-скауты идёт лифт-бой?

Учебники нам солгали,
Что подвигам время прошло.
Сердце болит от печали,
Но на душе — сознайтесь — светло.

Мой знакомый — весёлый малый,
Он славно играет в винт,
А теперь струёю алой
Сочится кровь через бинт.

В лазарете на той неделе
Лежал он, не мог даже сесть.
Я тронул полу шинели…
Герои — это и есть?

Муза

Ты поднимаешься опять
На покаянные ступени
Пред сердцем Бога развязать
Тяготы мнимых преступлений.

Твои закрытые глаза
Унесены за край земного,
И на губах горит гроза
Ещё не найденного слова.

И долго медлишь так — мертва, —
Но в вещем свете, в светлом дыме
Окоченелые слова
Становятся опять живыми —

И я внимаю, не дыша,
Как в сердце трепет вырастает,
Как в этот белый мир душа
На мягких крыльях улетает.

Петроград

Как в призванных сердцах — провиденье судьбы,
Есть в вечных городах просветы роковые, —
Костры далёкие, скрижали огневые,
Над дымом времени нетленные гербы.

Ты в ветре рвущемся встречаешь лёт столетий,
Мой город, властелин неукротимых вод,
Фрегатом радостным отплывший на рассвете
В моря без имени, в пустынный переход.

И, мёртвый, у руля, твой кормчий неуклонный,
Пронизан счастием чудовищного сна,
Ведя свой верный путь, в дали окровавлённой
Читает знаменья и видит письмена.

Перед войной

Ни триумфа, ни войны!
О, железные, доколе
Безопасный Капитолий
Мы хранить осуждены?

Или, римские перуны —
Гнев народа! — обманув,
Отдыхает острый клюв
Той ораторской трибуны?

Или возит кирпичи
Солнца дряхлая повозка
И в руках у недоноска
Рима ржавые ключи?


Европа

Как средиземный краб или звезда морская,
Был выброшен последний материк,
К широкой Азии, к Америке привык, —
Слабеет океан, Европу омывая.

Изрезаны её живые берега,
И полуостровов воздушны изваянья,
Немного женственны заливов очертанья:
Бискайи, Генуи ленивая дуга...

Завоевателей исконная земля —
Европа в рубище Священного союза:
Пята Испании, Италии медуза
И Польша нежная, где нету короля.

Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних, —
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!


Адмиралтейство

В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в тёмной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали, воде и небу брат.

Ладья воздушная и мачта недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота — не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.

Нам четырёх стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек.
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?

Сердито лепятся капризные медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря;
И вот разорваны трёх измерений узы,
И открываются всемирные моря.

Перед Германским посольством

Оно вздымалось глыбой серой
И в белом сумраке ночном
Казалось сказочной химерой,
Тяжёлым и недвижным сном.

Два гладиатора держали
Коней железных под уздцы
И терпеливо выжидали
Победу, славу и венцы.

Пред ними высился Исакий.
Внизу, в саду, кипел народ,
Мелькали с пиками казаки,
Шёл с музыкой гвардейский взвод.

Царь-прадед, в шишаке крылатом,
Как будто делал ратям смотр.
А там, налево, за Сенатом,
Летел с рукой подъятой Пётр.

И дерзко облики нахмуря,
Коней держали два врага
И ждали, что людская буря
Затопит смутой берега.

Когда же вспыхнул пыл военный
В сердцах, как миллион огней,
Они низвергнулись мгновенно
С надменной высоты своей.

Их нет; лишь царский прадед мчится
По-прежнему в сиянье лат,
По-прежнему Петра десница
Благословляет Петроград.

Наш исполин, наш триумфатор,
Каким величьем блещет он!
Пади, германский гладиатор,
Останови коней, тевтон!

Наступление

Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели
Ослепительны и легки.
Надо мною рвутся шрапнели,
Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь.
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые
Или волны гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.

И так сладко рядить Победу,
Словно девушку, в жемчуга,
Проходя по дымному следу
Отступающего врага.


Война

Как собака на цепи тяжёлой,
Тявкает за лесом пулемёт,
И жужжат шрапнели, словно пчёлы,
Собирая ярко-красный мёд.

А «ура» вдали — как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это — мирное селенье
В самый благостный из вечеров.

И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.

Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.

Как у тех, что гнутся над сохою,
Как у тех, что молят и скорбят,
Их сердца горят перед Тобою,
Восковыми свечками горят.

Но тому, о Господи, и силы
И победы царский час даруй,
Кто поверженному скажет: «Милый,
Вот, прими мой братский поцелуй!»

Рождённые в года глухие

Рождённые в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьётся с криком вороньё, —
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твоё!

Из мышиных стихов

У людей война. Но к нам в подполье
Не дойдёт её кровавый шум.
В нашем круге — вечно богомолье,
В нашем мире — тихое раздолье
Благодатных и смиренных дум.

Я с последней мышью полевою
Вечно брат. Чужда для нас война, —
Но Господь да будет над тобою,
Снежная, суровая страна!

За Россию в день великой битвы
К небу возношу неслышный стих:
Может быть, мышиные молитвы
Господу любезнее других…

Франция! Среди твоей природы
Свищет меч, лозу твою губя.
Колыбель возлюбленной свободы!
Тот не мышь, кто не любил тебя!

День и ночь под звон машинной стали,
Бельгия, как мышь, трудилась ты, —
И тебя, подруга, растерзали
Швабские усатые коты…

Ax, у вас война! Взметает порох
Яростный и смертоносный газ,
А в подпольных, потаённых норах
Горький трепет, богомольный шорох
И свеча, зажжённая за вас.

Другу поэту

Молчал я, брат мой, долго; и теперь,
Струнами овладев, бряцаю мало.
Как было петь? Единому внимало
Всё существо веленью: «виждь, и верь!»

Завеса тронулась; разверзлась Дверь —
И Таинство вселенское предстало.
Я созерцал иных времён начало
И слышал голос: «храм и двор измерь!..»

Века прошли с предлетней нашей встречи
И в миг один, как хартия, свились.
От звёзд недавних — о, как мир далече!

В эфир иной мы вдруг перенеслись,
Себя самих вчерашние предтечи...
Хочу пророчить; Муза мне: «молись!»


Суд

В миру ль на вселенское дело,
На Таинство ль в Боге страстно̀е
Отчизны соборное тело
Живущий в нём ангел подвиг?
Завеса — виденье дневное;
Едва в небесах потемнело, —
Разверзнется зренье ночное, —
И вспыхнет зияющий миг.

В какую окрайную мѐту
Метнул Мировержец комету,
Что лик исступлённый вперила
Во мрак и повисла стремглав,
Власы рассыпая прямые
По тверди, где звёзды немые
Простёрли весы и мерила,
Истцы неоправданных прав?

Приникло небесное к долу,
И реют прозрачные силы,
От нас восходящих встречая
И нам нисходящих даря,
Причастников Чащи венчая,
Отцов отмыкая могилы, —
И души теснятся к Престолу
И молят о плоти Царя.

Земля с духоносным пределом
Общается жертвенной меной.
Родимую бранную братью
Крепит сокровенный оплот.
И видят враги перед ратью,
Идущей на подвиг смиренный,
Троих, в одеянии белом,
На белых конях, воевод.

Случайно ли, мнишь, на шеломы
Свергаются молний изломы?
На Суд, где свидетели — Громы,
Меч острый — в устах Судии,
Народные Ангелы в споре
Сошлись о вселенском просторе.
Чей якорь в незыблемом море,
В Софийном лежит Бытии?

Чья правда? Но сень Иоанны,
Ковчег крестоносцев узорный, —
Червей огнедышащих зевы
Вотще пожирают собор!
Чья сила? Но перст Женевьевы
От Града, как встарь, чудотворный,
Отвёл одержимые станы, —
И явен святой приговор.

Аминь! Кто за маревом дымным
Снов буйных, кощунственным гимном,
Ничтожества славит пустыню,
Кромешную празднует тьму, —
Сама, Чьей Лазури святыню
Взор чистый живых умилений
Впивает с душою явлений, —
Пути возбранила ему.